Дом малых теней. Страница 4

Предчувствия по поводу сандалий оказались правильными, в итоге она возненавидела их. Кэтрин пробовала разрезать их ножницами, но в итоге только явилась в школу в испорченной обуви. По выходным она гуляла в тех же сандалиях, и новость о том, что кое-кто, не стесняясь, носит школьную обувь по субботам, быстро облетела весь двор. Дети решили, что девочка ходит в таком виде, потому что она — приемная.

Где твои родители? Они отказались от тебя, потому что ты уродина?

В этом мрачном бетонно-гудронном коробе, где томилось в заточении ее детство, ей постоянно мерещились язвительные крики детворы, один за другим

Нищая! Оборва! Нищая! Оборва!

Какое из прозвищ больше жгло стыдом и унижением, Кэтрин так и не решила, но эхо тех слов ранило до сих пор.

Редкое сочувствие, которое Кэтрин порой встречала у своих сверстников, вряд ли могло помочь ей. Например, однажды девочка на детской площадке по имени Алиса Гэлловэй спросила у Кэтрин: «Каково это, не иметь настоящих мамы и папы? Я бы такого врагу не пожелала». Алиса носила на одной ноге большой коричневый сапог для исправления ее странной развинченной походки. Этот сапог и пустая глазница, прикрытая марлевым тампоном, спасали Алису от физического насилия, но не от оскорблений. Возможно, поэтому девочка увидела в маленькой Кэтрин человека, с которым она может поговорить.

Кэтрин вспомнила, как во время семейного отпуска в Илфракуме, бросая монетки в фонтан и потом задувая свечи на именинном торте-мороженом, она загадала стать такой же инвалидкой, как Алиса. Ее приемная мать даже расплакалась, когда Кэтрин со всей искренностью поведала ей о таком желании на свой день рождения. А бедный отец и вовсе заперся в гараже на весь день. Так что Кэтрин больше никогда не говорила ничего подобного. Самое худшее, с чем Алисе пришлось столкнуться, — собачий кал, упакованный в фольгу и обертку от «Милки-Уэй» и врученный ей под видом шоколадки группой девчонок из соседней школы.

Бог ты мой. Кэтрин опустила голову, глядя на унылую дорогу. Проезжую часть расширили, но Кэтрин казалось, что все острые камни ее детства так и валяются, никем не убранные, вдоль обочин. Кто в те времена считал детскую травлю чем-то серьезным? Возможно, бабуля, которая убедила ее приемных родителей ради Кэтрин уехать из Эллил-Филдс после исчезновения Алисы ГЬлловэй. Из-за переезда в Вустер Кэтрин пришлось расстаться с бабулей. Этот шаг разбил сердца обеим.

Эх, бабуля… Возле забитой транспортом дороги глаза Кэтрин защипало от слез. Она шмыгнула носом и огляделась, не смотрит ли на нее кто-нибудь в авторемонтной мастерской. Потом вернулась к своей машине на площадку заправочной станции.

За заправкой «Шелл» начинался новый жилой массив красного кирпича: он занял собой все пространство, которое прежде называлось Лощиной, простой пустырь, поросший кустарником. Там было много мусора и колючей ежевики, взрослые не столько выгуливали там собак, сколько отпускали побегать, из-за чего Лощина всегда была порядком изгажена, но местные дети все равно в охотку гоняли по узким тропкам на своих велосипедах и сиживали на двух виниловых автомобильных креслах, выброшенных кем-то через забор.

Сохранив в памяти этот мост как ориентир, она проехала через местность, где раньше была Лощина и маленькая молочная ферма за ней. Пока Кэтрин не было, на месте фермы тоже выросли новые жилые дома; вскоре она уже ехала по низине, где раньше был бесконечный заливной луг. Только самые отчаянные дети забирались туда — из-за огромных коров и страшилок про детишек, насаженных на бычьи рога. Однажды во время Серебряного юбилея луг даже сделали доступным для местного населения. Она видела фотографии самой себя — младенец в сидячей коляске, украшенной британскими флагами.

Новый жилой массив на месте Лощины и прилегающего к ней луга состоял из одинаковых четырехкомнатных домиков с тремя спальнями, расположенных «кармашками». Теперь возле них не играли дети. Слишком много окон в каждом доме смотрели на соседний дом. Когда Кэтрин съехала с дороги и остановилась на пустом тротуаре, окна по обеим сторонам дороги заста

пор временами испытывала стыд. И эту сцену так и не забыла и до сих пор не простила себе.

К тому же она давно уже сама не верила, что действительно видела Алису после ее исчезновения. А в детстве верила — как и в то, что подруга в тот день пришла за ней. И почти все оставшееся детство Кэтрин даже жалела, что не воспользовалась возможностью уйти с ней, отправиться куда-то, где всяко лучше.

На берегу, противоположном от их «берлоги», раньше стоял забор с колючей проволокой, огораживающий территорию спецшколы. Школа специального образования Магнис-Берроу пустовала, когда Кэтрин жила в Эллил-Филдс тридцать лет назад, поэтому для нее не стало неожиданностью то, что здание вместе с пристройками снесли подчистую.

Прежде холмики, поросшие травой и усыпанные лютиками и одуванчиками, образовывали пологий склон, на котором стоял ряд домов из красного кирпича с окнами, забитыми фанерными досками. А теперь даже эти крошечные холмики сровняли с землей, чтобы проложить дорогу для акведука и еще одного шоссе. Всякий раз, когда маленькая Кэтрин спрашивала о пустой школе рядом с полем фермера, родители и бабуля отвечали ей по-разному, причем бабуля явно испытывала неловкость от этих ответов.

Там раньше был дом для детей-инвалидов. Даунов. Знаешь, это такие дети, которые сами стареют, а лица остаются детскими.

Те дети, что родились уродами из-за того, что их матери принимали талидомид. Их век очень короток, сама знаешь.

Дети в инвалидных колясках или ортопедических скобах.

Как тот пластиковый мальчик у кондитерской, который собирал монетки? Как Алиса? — спросила она тогда. А имела в виду как я?

Мамы родили их слишком поздно.

У них с головой немного не в порядке.

Кто-то из них пропал без вести, так что не ходи туда, сама чего доброго сгинешь.

Ныне воспоминания об этих словах поднимали в душе волну отвращения. Но, помимо веры в неожиданное возвращение Алисы в «берлогу»,через три месяца после исчезновения маленькая Кэтрин считала, что и некоторых из особенных детей оставили в заброшенной школе.

Она часто видела их в покинутых зданиях и верила, что они реальны… Хотя в то же время немножечко не реальны, как, впрочем, и многое в ту пору. Когда Кэтрин была уже подростком, психологи и врачи убедили ее согласиться, что эти «галлюцинации» — всего лишь одно из проявлений несчастного, проблемного, детства.

Годы спустя она смирилась с тем, что дети были видениями, воображаемыми друзьями или хранителями. Почти так же образы и люди находят дорогу в наши сны откуда-то извне. Никто лучше Кэтрин не знал, насколько важно воображение для ребенка, особенно униженного и одинокого. Если твой единственный настоящий друг пропал без вести, ты просто придумываешь себе еще одного, нереального.

Ей, скорее всего, было шесть, когда она попыталась рассказать бабуле и родителям об особенных детях, брошенных в старой школе.

— Эти, кого ты видела, — просто шпана из Филд-Гроув,— сказал отец.— Окна они уже расколотили. Не надо тебе туда ходить. Держись оттуда подальше.

Дети из Филд-Гроув никогда не ходили пешком. Они разъезжали на велосипедах, а когда спешивались, как можно громче роняли их наземь. У них были сиплые голоса, рубашки навыпуск, красные рожи и недобрые глаза. Но к спецшколе можно было попасть только по периметру поля или же по длинному проходу до ворот, забранных колючей проволокой, причем ворота эти были всегда закрыты. Главный вход в заброшенную школу находился на шоссе, куда никаких детей на велосипедах не пускали.

Кэтрин ни разу не видела где-либо поблизости от спецшколы детей из Филд-Гроув, да и вообще кого-либо. Спецшкола и ее дети — это было только для нее и для Алисы. К тому же люди, которых она видела в покинутых зданиях, очень отличались от шпаны из Филд-Гроув. Откуда взялись дети в заброшенной школе, было одной из величайших загадок ее детства, но они, в отличие от большинства одноклассников, были добры к ней и Алисе.